старший сын Дэвида, стал называть себя «Альбертом» в честь принца Уэльского, полное имя которого было Альберт Эдвард.
Англофилы полностью англизировались. После победы Британии в Опиумной войне 1841 года Бомбей был воодушевлен перспективами торговли с Китаем. Англичане активно призывали предпринимателей следовать за «Юнион Джеком» и обещали защиту британских войск и канонерских лодок. Прошла дюжина лет с тех пор, как Дэвид пронесся по улицам Багдада и скрылся в ночи. Он преуспел в Багдаде. Он преуспел в Бушире. Он преуспел в Бомбее. Новая возможность манила. Он обратил свой предпринимательский взор на север, в Китай, и в Шанхай.
2. Империя сыновей и опиума
Дэвид Сассун (сидит) с тремя сыновьями в Бомбее в 1858 году
Даотай сидел в своем кабинете в обнесенном стеной городе Шанхае и ждал известий о прибытии иностранцев. Он был китайским эквивалентом мэра — имперским китайским чиновником, посланным в пекинском дворце он курировал шанхайские суды, полицию, транспорт и сбор налогов. Работа оплачивалась достаточно хорошо и, что еще важнее, была трамплином к высшим должностям. Предыдущие даотаи руководили периодом растущего процветания Шанхая.
За несколько сотен лет до этого Марко Поло даже не потрудился посетить город, обойдя его стороной и отправившись в Ханчжоу на юге. Но Шанхай рос и процветал. Он располагался у широкого устья реки Янцзы, впадающей в центральный Китай, и его близость к Тихому океану имела решающее значение. Торговля с Японией и Юго-Восточной Азией превратила Шанхай в оживленный город с населением более 200 000 человек, хотя китайцы по-прежнему ограничивали европейскую торговлю. В любой день портовые смотрители направляли сотни китайских парусных судов, называемых джонками, чтобы выгрузить свой груз в большие каменные склады на берегу. За толстыми кирпичными стенами, которые тянулись на несколько миль, окружая город, — изначально они были построены для защиты от пиратов — лавочники продавали товары и продукты с витрин магазинов, украшенных ярко-красными вывесками с золотыми китайскими иероглифами. На улицах и в переулках толкались уличные торговцы, продавцы чая, парикмахеры, портные и сапожники. Библиотекари выдавали книги с передвижных тележек. На углах улиц выступали акробаты. Шанхай гудел на дюжине разных диалектов и пах дюжиной разных видов еды. Он вибрировал энергией и открытостью, что контрастировало с чопорной столицей Пекином, где император много лет назад отверг британских эмиссаров, а иностранцы были неприемлемы. Шанхайцы «всегда были вежливы и приветливы, встречали нас улыбками и вежливыми приветствиями», — писал один из иностранных туристов.
Однако теперь даотай знал, что грядут перемены. За восемнадцать месяцев до этого британцы вторглись в пределы империи. Сейчас шел 1843 год, и китайцы были вынуждены подписать договор, который открывал пять городов для британской торговли, включая Шанхай. В Кантоне, городе на юге страны, жители сопротивлялись приходу британских купцов.
На европейцев нападали на улицах, заставляя англичан отступать в свои арендованные дома для безопасности. В Шанхае такого не будет, надеялся даотай. Шанхай был меркантильным городом, привыкшим к торговле и деньгам. Здесь к иностранцам отнесутся если не тепло, то, по крайней мере, должным образом.
В этот ноябрьский вечер до даотая, находившегося в своем кабинете внутри крепостной стены, дошла весть о том, что небольшой британский пароход бросил якорь у берегов Шанхая. Прибыли первые британцы. Даотай не стал спускаться на берег, чтобы приветствовать их. Он решил заставить их подождать.
Когда рассвело, даотай отправил два старых кресла-седана в доки с носильщиками, чтобы доставить британскую делегацию в свой офис.
Толпы китайских зрителей собрались и смеялись над тем, какими кустистыми казались «британцы» с их бородами и бараньими бакенбардами в отличие от гладколицых китайцев. Ноги и ступни иностранцев «вытягивались и сгибались с трудом», — написал один китаец. Они напоминали ему «скачущих маньчжурских пони» и «водяных буйволов». Британский дипломат писал, что китайцы «всегда были удивлены, чтобы не сказать поражены, узнав, что у нас есть фамилии и что мы понимаем семейные различия: отец, брат, жена, сестра и т. д. — короче говоря, что мы живем иначе, чем стадо скота».
Британцы приехали с переводчиком, что было очень кстати, поскольку ни даотай, ни его чиновники не говорили по-английски. Они потребовали предоставить им место для открытия офиса и размещения своих людей, но даотай вежливо отказал. Свободного места просто не было.
Тогда один шанхайский торговец выступил с предложением арендовать для британских купцов пятидесятидвухкомнатный дом в городе. Некоторое время они жили там, но вскоре даотаю стало не по себе от их присутствия в обнесенном стеной городе. Он опасался, что их странные привычки могут нарушить гармонию Шанхая. Тогда он отправил их на пустырь, расположенный вдоль реки за стенами старого китайского города. Там росли тутовые деревья и родовые дома.
Могилы, и китайцы верили, что здесь водятся призраки. Жители, живущие выше по реке, сбрасывали фекалии в водоток, который проходил вдоль болота. Даотай полагал, что новоприбывшие уедут через несколько лет. Шанхаю нужно было только пережить их.
* * *
Семь лет спустя Элиас Сассун, второй старший сын Дэвида Сассуна, высадился на берег Шанхая. Его прибытие ознаменовало следующий этап превращения Сассунов в поистине глобальное предприятие. В то время как Jardine, Matheson полагались на британские канонерские лодки и пушки, чтобы открыть Китай и расширить свою империю, Дэвид Сассун задействовал своих сыновей. Они стали его послами и агентами разведки, его продавцами и советниками. Во времена до появления телефонов и телеграфов, когда на доставку сообщений из Индии в Шанхай или Лондон уходили месяцы, восемь братьев работали как одна команда, интуитивно понимая правильные ходы в бизнесе и поддерживая друг друга и своего требовательного отца с аванпостов, расположенных вдоль побережья Китая, до Японии и, в конце концов, через моря в Лондон. Глобальный бизнес требовал глобализированной семьи. Чтобы познакомить их со всеми странами и всеми аспектами бизнеса, Дэвид переводил своих сыновей из города в город на несколько месяцев, а иногда и на много лет подряд, в сопровождении и при помощи квалифицированного персонала, получившего образование в школах Сассунов и связанного с семьей общей религией и культурой. Старший Сассун продемонстрировал проницательную способность как поддерживать свою глобальную семейную империю, так и сохранять верность сыновей. Он платил каждому из них щедрую зарплату и поощрял их к самостоятельным инвестициям. Но никто из них не мог стать партнером в фирме. Патриарх правил единолично. Он составил подробное завещание, в котором изложил свои ожидания относительно будущего семьи, своих детей и внуков: мальчики должны жениться на еврейках из Багдада и продолжать посещать ортодоксальную синагогу.
Когда его сыновья
